АВТОБИОГРАФИЯ

                                   Автобиография

            Я, Шарипов Раниф, родился 30 мая 1950 года в небольшой татарской деревеньке Кукморского района , тогда ёще ТАССР.  У моей мамы муж погиб на фронте, а дочь была уже почти взрослая. И, чтоб не быть совсем одинокой, она решила родить меня. Жили мы бедно, хотя, мама с утра до ночи за трудодни работала в колхозе. Фельдшер, которую направили на работу в нашу деревню, снимала у нас жильё и, ещё до школы, научила меня читать и писать. Мои первые стихи были написаны в шестилетнем возрасте.

            На радость матери, в школе я учился легко и хорошо. А она, видя мою тягу к чтению, отказывая себе во многом, выписывала мне детские газеты и журналы. В те полуголодные годы это было непросто. Читал я  много, пешком ходил за книгами даже в соседнюю деревню, где была большая библиотека.

             Долгими зимними вечерами к маме приходили подруги, такие же вдовы как и она. За вязанием они пели грустные татарские народные песни, читали вслух стихи и поэмы (это не преувеличение, я до сих помню то, что они читали), чем доводили меня иногда до слёз, непонятной мне ещё печалью. Полагаю, что именно тогда в раннем детстве стало закладываться мое поэтическое мироощущение, моя нелёгкая творческая жизнь, которую можно назвать судьбой.

             Тяжёлый рабский труд подорвал здоровье мамы. В 1961 году она умерла. Меня отправили в детский дом, расположенный в Арском районе нашей республики. Кажется знаменательным тот факт, что это были места , где жил наш незабвенный и глубоко почитаемый народом поэт Габдулла Тукай, который за свои 27 лет жизни отпущенных ему судьбой, оставил огромное творческое наследие.

           В детском доме пришлось пройти суровую, иногда и жестокую школу выживания, становления характера и укрепления  здоровья. Как это не странно по современным общепринятым стереотипам, там у нас не было ни пьющих, ни курящих, ни наркоманов. Был никем не навязываемый культ спорта, силы, здорового тела, стремления к совершенству. Если появлялся новенький с каким-либо пороком поведения, то и тот быстро менялся под напором всеобщего презрения за эти глупые слабости. В итоге, я, худенький, плохо кормленный мальчишка, рассмешивший весь класс неумением подтягиваться на перекладине, через четыре года стал чемпионом школы по лыжным гонкам, выполнив норму второго взрослого разряда, подтягивался более тридцати раз и т. д..  Этот ключевой момент моей жизни был очень важным для моей дальнейшей судьбы, наполненной тяжёлыми испытаниями, которые иногда ставили меня на грань жизни и смерти.

           Десятилетку в детском доме я закончил без особого напряжения, в основном на отлично и, долго не раздумывая, по зову одного из друзей в 1967 году легко поступил в Казанский химико-технологический институт. Но очень быстро понял, что это не моя стезя. В мае 1968 года меня призвали в Армию. Попал на Северный флот, служил на малом противолодочном корабле сигнальщиком. Командир корабля, видя мои способности, через полгода назначил меня командиром отделения сигнальщиков.

           А теперь коротко о том, что такое служба сигнальщика на Северном флоте. На корабле их только два. Это значит, что в море ежедневная 12-часовая вахта (4 часа стоишь, 4 часа отдыхаешь), не считая учебные тревоги, когда мы оба должны быть на мостике. Это ещё полбеды. Баренцево море не замерзает (Гольфстрим), зима длинная, почти всегда штормовая, волны накрывают нас с ног до головы, не оставляя на нас ни единой сухой ниточки, как минимум при 20-ти градусном морозе. После вахты насквозь мокрый и усталый валишься спать. Сушить одежду негде и некогда и это там никого не волнует. А спустя 4 часа идет твой напарник, опять поднимает тебя  мокрого

на пронизывающий холодный ветер. Так продолжалось иногда неделями. К тому же, на свою беду, я был одним из лучших сигнальщиков. После моря на причале меня ожидал дивизионный связист с неуставной просьбой идти в дозор на следующем корабле, который должен заменить нас. При полном отсутствии армейской профориентации, некоторая часть сигнальщиков просто не владела военной специальностью. Поэтому, и за себя, и за других, приходилось месяцами болтаться в море в вышеописанных условиях. Иногда думаю, как это я  выдержал всё это. А расплата была жестокой. С опухшими суставами я попал в госпиталь в городе Полярном и бесшумно плакал от невыносимой боли, просто текли слёзы. Сначала меня положили в хирургическое отделение, предполагая  переломы или увечья. Разобрались только через три дня. Была сильнейшая ревматическая атака, которую удалось снять только через полгода и отправить меня домой с сопровождающим. Руководство госпиталя старалось как можно дольше удерживать меня в своих стенах, понимая, что на гражданке такого лечения я не получу.

           Да, на гражданке мне становилось всё хуже и хуже и, после очередного жесточайшего обострения, когда я ожидал смерть как избавление от болей ( а я знал молодых людей, которые умерли именно от этой болезни), суставы потеряли подвижность и я остался  прикованным к постели. После этого сама болезнь, как бы, ушла из меня и никогда больше не возвращалась. Самое главное  -  внутренние органы не были поражены, что редко бывает при этой болезни.

           Смириться с таким  «постельным»  положением я не мог, искал выходы. Наткнулся на публикации об искусственных суставах. Устроился в Казанский научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии, где уже делались первые операции по замене тазобедренного сустава на искусственный. Но, появилось новое препятствие  -  оказывается за время болезни у меня образовался камень в правой почке, что являлось серьёзным противопоказанием к операции и терапевт отказывался писать разрешение. Но я настаивал несмотря ни на что. Вызванный ко мне городской нефролог после пугающей меня беседы сказала: «…формально я напишу разрешение, но не советую…»  Так, через полгода борьбы после поступления в эту клинику, я добился  радикального вмешательства в мое безнадёжное состояние.

            Операция сразу на два сустава прошла почти успешно и в течение 12 дней я находился  между жизнью и смертью в полубессознательном шоке. Мне удалось выкарабкаться из этого мрака и через месяц встать на костыли. Это было уже движение и совсем другое качество жизни! Хирурги показывали меня на конференциях коллегам из других областей, как случай уникальный и предложили сделать следующую операцию, на что я тут же дал согласие. Но, после совещания, сами же сказали, что это слишком рискованно.

            Так получается, что я мало пишу о творчестве. Операцию мне сделали в 1982 году, а в 1983 году вышел мой первый сборник стихов и поэм… Эти два события, близких по времени друг к другу, по моему, говорят о многом. К сегодняшнему дню у меня  уже шесть изданных книг, четырнадцать поэм, две толстые папки газетно-журнальных публикаций, очерки, статьи, сценарии, пьесы, произведения для детей… С 1992 года член Союза писателей СССР.

            На русском печатался очень мало. В восьмидесятые годы в Москве вышла книга 

   «Середина земли родной»  -  сборник стихотворений поэтов Поволжья ( у меня не осталось ни одного экземпляра этой книги). Там были и мои стихи в переводе Натальи Петровны Зверковской. После этой книги Наталья Петровна написала мне, что мои стихи ей нравятся и просила прислать ещё и ещё. К сожалению, она умерла в самом разгаре нашего сотрудничества. Как писала её мама: «не пережила перестройку…».  Остались лишь письма и немногочисленные переводы. И ещё добрая  память о

человеке, которая тонко чувствовала все мои поэтические стремления.

            Иногда я и сам пробовал  писать на русском и, даже, печатался. Но, это было лишь временным увлечением в молодые годы.

            Англоязычных и польских авторов, выучив эти языки самостоятельно, читаю в оригинале и планирую заняться прямыми их переводами на татарский язык.

                                                                       Раниф Шарипов.